Тольтарра довольно захихикал и закивал головой.
– Верю, верю! Ты – ученик Ирри! Я наблюдал за тобой и видел, что ты все делаешь верно, твои Моления и Танец как у лучших мастеров. И ты похож на Ирри.
– Нет, не похож! Ирри глядит на солнца вдвое дольше меня, и его волосы достают до коленей!
– Я не о прожитых днях говорю. Вы оба… – Тольтарра хитро прищурился, – вы словно ничего не боитесь. Ничего и никого. Ни кьолла Оммиттахи, ни его воинов, ни разбойников, что прячутся в пустыне, ни даже людоедов за Поднебесным Хребтом.
– Чего бояться тому, кто взыскан Таррахиши? – сказал Тревельян. – Стоит мне мигнуть, и бог придет на помощь, и от любых обидчиков останется лишь куча мусора.
– Га! Хотел бы я на это посмотреть! Га, га, га! – Разинув пасть, Абби захохотал. – Значит, куча мусора? Но от этих бакку ты удирал очень быстро!
– Они не ведают, что творят. Я их прощаю.
– Он их прощает! Га! – Тольтарра захлопнул рот и поднялся с обеденной циновки. – Ладно, ученик Ирри. Пойдем, я хочу тебе что-то показать.
Они вышли из вырубленной в скале камеры, служившей трапезной, в довольно широкий коридор. Наступило лучшее время суток – белое солнце двигалось на закат, огромное красное еще не коснулось горизонта, и воздух заметно остыл. Тут, в пещере, под многометровым слоем базальта, было не больше тридцати пяти градусов. Абби повел Тревельяна в глубь своего подземного убежища, мимо бочек и корзин с запасами еды, мимо большой пещеры, в которой ночевали стражники, мимо ходов в опочивальни, занавешенных шкурами горных кенгуру, прямо к лестнице с грубыми неровными ступенями. Хозяин и гость спустились вниз, в тесный грот, где горели факелы и стоял на страже рослый воин – судя по обличью, не кьолл, а наемник из людей пустыни. Он протянул тольтарре факел, затем, напрягая мышцы, отворил тяжелую дверь. За ней снова были ступеньки, ведущие к маленькой камере с прорубленным в стене узким и низким проходом. Абби сдвинул закрывавший его щит, и они, склонив головы, перебрались в большую пещеру.
Воздух в этом подземелье был сырой, температура не выше двадцати градусов, и Тревельян заметил, как зябко ежится его проводник. С высокого свода со следами обработки срывались и падали капли воды. Внизу, в вырубленных в камне продолговатых бассейнах, тоже поблескивала вода, причем не мутная, как в горных хоссах, а кристально чистая, явно из хороших источников или глубоких колодцев. Насчитав семнадцать емкостей, Ивар решил, что этой водой можно было бы полгода поить всех жителей деревни. Пожалуй, и дольше – тут хранилось кубометров сто пятьдесят.
– Ты богатый человек, Абби, – молвил он.
– Разве это богатство! – водный банкир пожал плечами. – У Ошши из владения Янукерре три таких пещеры в разных Очагах, а у Загга одна, но величиной намного больше. Да и тут я мог бы держать столько воды, сколько не увезут все хффа кьолла Оммиттахи. Часть моих хранилищ пустует.
Присмотревшись, Тревельян увидел, что внутренность бассейнов выложена блестящим металлом. Он таинственно сиял сквозь воду, и пламя факела дробилось в этих зеркалах на множество отражений.
– Серебро?
– Да, Кахх. Твой учитель посоветовал мне покрыть камень тонкими листами. Сказал, что сладкая вода будет лучше сохраняться.
– Он прав. – Ивар поднял взгляд к сводам пещеры. – На твоем месте я бы обшил такими листами потолок. Если, конечно, это тебя не разорит.
– Не разорит. Этот металл – не вода и не пища. В предгорьях его много, и он бесполезен. Слишком мягкий для оружия.
Тольтарра смолк. Что-то ему нужно, подумал Тревельян, ощущая исходившие от Абби волны нерешительности. Шестое чувство подсказывало Ивару, что Абби, мошенник и хитрец, ищет способ его облапошить.
– Если бы ты открыл источник для этих бакку, и Оммиттаха, наш великий кьолл, тебе бы заплатил, то найденное принадлежало бы ему. Треть воды он отдал бы деревне, две трети забрал себе, – произнес наконец тольтарра.
– Я знаю. Обычай повсюду таков: кто платит хишиаггину, тот и хозяин воде.
– Если ты возьмешь плату из моих рук, и мои люди выроют колодец, хозяином буду я.
– Прокляни меня Камма, если не так! Мы вроде бы сошлись на одном широком браслете и одном тонком?
– Вы с Оммиттахой, – напомнил Абби, хитро усмехаясь. – А я – не великий кьолл, но всего лишь бедный тольтарра. Ты сам видишь, что мои запасы почти иссякли. – Он махнул в сторону бассейнов.
– Какая же твоя цена?
– Три тонких браслета.
– Так, – сказал Тревельян. – Пришли к тому, с чего начали!
– Четыре, больше не могу, клянусь благоволением Таррахиши! Вспомни, Кахх, ведь я тебя спас! Спас, помог отчиститься, накормил и напоил! И подумай еще вот о чем: ты проделал долгий путь и потерял много времени. Неужели уйдешь, ничего не заработав? Что скажет Ирри?
– Скажет, что я продешевил, – буркнул Ивар. Он уже не сомневался, что стал жертвой пары проходимцев, Абби и кьолла Оммиттахи. Ярость бакку, доведенных до отчаяния, была для них товаром, отличным поводом вступить в сговор и сбить цену. В Кьолле да и вообще на Пекле это не являлось чем-то удивительным; одни раванцы были глупы и злобны, другие – хитры, но все без исключения не забывали о собственной выгоде.
– Четыре тонких, – повторил тольтарра и зазвенел водными браслетами. – Еще дам тебе мешок маринованной дигги.
– Сам ее жри, – содрогнувшись, промолвил Тревельян. – Мне надо подумать. Если соглашусь, укажу тебе место на красном рассвете.
Ракшас, белое солнце, раньше вставал и раньше садился, чем огромный красный Асур, и потому на Раване были два восхода и два заката. Интервал между восходами двух солнц испытывал прецессию с периодом в сто двадцать тысяч лет, и когда-нибудь, в далеком грядущем, тут вообще не будет ночи, а только белый и красный дни. Но Тревельян искренне надеялся, что ему не придется наблюдать это любопытное явление.